После окончания исторического факультета МГУ Григорий Назаров вернулся в родную гимназию в подмосковном городе Химки — преподавать историю и обществознание. На своих уроках он разрешает детям пользоваться телефонами, а исторические события объясняет через песни. Григорий рассказал «Мелу», как убедил учеников, что знание истории приносит пользу в повседневной жизни.
Дети проводят в интернете по 3–4 часа в день независимо от того, отбирают у них телефоны или нет. Но если процесс не получается побороть, почему бы его не возглавить? Я не сторонник жизни в интернете, но не могу навязать эту точку зрения детям, которые рождаются с телефонами в руках. Так я создал группу во «ВКонтакте» и стал заполнять её образовательным контентом по темам, которые мы прошли.
Во время урока мы проводим в группе голосования. Когда мы начали изучать первую русскую революцию, проводили опрос, поддерживают или не поддерживают ученики точку зрения, что революция — это адекватная форма социальных изменений (или им вообще всё равно). После этого мы откладываем телефоны и проводим второе голосование с точно таким же вопросом. Я проверяю, сколько человек за какой вариант проголосовали в первый и второй раз. Если в начале урока революцию как форму социальных изменений поддержали 14 человек, то в конце — в два раза меньше. После этого мы анализируем причины, которые побудили их изменить свою позицию.
Единственный минус — ведение соцсетей отнимает довольно много времени. В день на обновление группы я трачу 30–40 минут. К тому же, взрослея, дети пользуются группой гораздо реже. В 10–11-м классе они практически перестают общаться в социальных сетях и заходят во «ВКонтакте», чтобы проверить конкретные учебные группы по подготовке к ЕГЭ. Поэтому мы с коллегами решили попробовать использовать соцсети с седьмого класса, чтобы развивать у детей правила «сетикета» в более раннем возрасте.
Школьные учителя редко используют песню как исторический источник. В лучшем случае учителя анализируют текст песни на уроке, но не исполняют её. В советское время была распространена именно такая практика: сначала анализ, потом исполнение. В девяностые об этом подзабыли. Поскольку я много лет занимался в хоре и даже хотел поступить на дирижёрский, решил попробовать вернуть эту практику. Тем более что в интернете есть множество песен, записанных в разные годы. Для историков песня — такой же источник информации, как источники письменные и археологические.
Как правило, мы исполняем песни, которые были созданы во второй половине XVIII века. Найти хорошую композицию на каждый исторический период нереально. Начинаем с анализа текста. Язык, которым писали песни ещё 50 лет назад, сильно отличается от современного, поэтому разбираем буквально каждое слово. Специфические термины заносим в исторический словарик. В этом и смысл нашего предмета — узнавать контекст эпохи.
Иногда практические проверочные работы проходят в форме анализа и исполнения песни: всё же это интереснее и полезнее, чем обычные тесты
Поначалу моё предложение у ребят вызвало отторжение. Я связываю это с тем, что одно время в нашей школе не хватало учителей музыки и их заменяли преподаватели других предметов. Дети не пели и просто забросили этот навык. Когда я в первый раз пытался исполнить с шестиклассниками песни военного времени, они были очень зажаты. Но со временем это проходит. Те, кто боится выступать на сцене и не хочет петь, помогают с организацией, когда мы ездим выступать в другие города России. Например, на открытии Пискарёвского мемориала в Санкт-Петербурге ребята снимали наше выступление на видео.
На уроке истории важно не правильно объяснить термин или научить детей видеть причинно-следственную связь. Для меня главное — воспитание. Я имею в виду не патриотическое воспитание, а обычные нравственные категории, с которыми дети выйдут из школы и которыми будут руководствоваться всю жизнь независимо от того, кем они станут. Именно они помогают сделать выбор в жизни.
Практически на каждом уроке я использую приём, который называется «моральная дилемма». Мы с учениками ставим себя на место исторической личности в момент, когда ей нужно было сделать важный выбор. Мне не важен ответ: история его уже дала. Мне хочется услышать, как ребёнок строит суждение. Через это я понимаю, какими моральными правилами он руководствуется в своём возрасте и от кого он мог их перенять. Так дети понимают, что их суждение — не единственно верное, а я понимаю, как лучше выстраивать процесс работы с каждым учеником.
Одна из моих любимых дилемм: «Лето 1941 года, вы попали в котёл. Ваши войска уже ушли на восток, а семья осталась на западе. Что бы вы сделали в такой ситуации?»
Мои коллеги говорят, что задавать такие вопросы, наверное, не очень педагогично, но я считаю, что с детьми можно обсуждать любые темы, которые могут их касаться. Они и так могут найти всё, что им интересно, в интернете.
Одни ребята говорили, что надо бежать к семье, потому что там дети. Другие возражали, что ребёнку помогут другие родственники, а спасти страну могут только они.
Мне как учителю интересно понять, чем дети руководствуются при выборе. Если суждения ребёнка покажутся мне неразумными и опасными, я постараюсь повлиять на них. То, что опасно для одного ученика, опасно и для всего общества, и я стараюсь, чтобы ребёнок посмотрел на ситуацию с другой стороны.
Я завёл аккаунт во «ВКонтакте» десять лет назад и пользовался им постоянно, потому что в школе и вузе он был самым удобным каналом связи. Для людей старшего поколения это совершенно другой мир, они не понимают, что в нём особенного. Мне кажется, именно поэтому некоторые учителя старшего поколения враждебно относятся к социальным сетям.
Я не запрещаю пользоваться телефонами во время урока, но не разрешаю делать это без пользы для учебного процесса. Безусловно, меня напрягает, когда ученик раз за разом на уроке обновляет страницу, чтобы проверить сообщения. Но тут же ловлю себя на мысли, что, как бы интересно мне ни было на лекции, пусть даже я заплатил за неё деньги, телефон всё равно всегда будет где-то перед глазами. Нет-нет, а посмотришь: не написал ли кто-нибудь?
Я знаю очень сильные школы, которые выпускают будущих студентов лучших вузов страны, где телефоны складывают в коробочку при входе. Никто не возражает, потому что это прямое условие при зачислении ребёнка в школу. Есть другие школы, где этот вопрос решается индивидуально между учителем и классом. Родители моих учеников не удивляются, что на одном уроке я разрешаю им пользоваться телефонами, а на другом нет. Просто мы так договорились. Поэтому, мне кажется, вопрос, стоит ли пользоваться мобильными в школе, разрешится, только когда учителя и школьники сядут за стол и договорятся.
Когда я пришёл работать в школу, у меня была совсем маленькая разница в возрасте с учениками — около пяти лет. Но мы были совершенно разными. Кто-то пытался общаться запанибрата и даже предлагал покурить после школы. Это проходит, когда учитель становится для детей авторитетом.
Мой авторитет строился на том, что я молод, но, несмотря на это, компетентен. На одном из первых уроков ребёнок, который хорошо разбирался в истории, устроил мне проверку — попросил перечислить всех правителей Древней Руси. Пока я называл ему подряд все 14 имён с датами, он пальчиком водил по списку в тетради. Когда всё оказалось верно, он сказал: «Ну ладно». Такой период продолжался до первой практической работы, когда уже им нужно было продемонстрировать свои знания.
Современные школьники и учителя старшего поколения живут в абсолютно разных жизненных парадигмах. Современных детей нельзя убедить авторитетом
Их надо заинтересовывать, убеждать, давать примеры. Современные дети — совершенно другой мир. Если в моё время в школе все делились на группы, например на эмо, готов, рэперов, которых можно было легко отличить по одежде, то сейчас единственная отличительная черта молодых людей — это кроссовки.
Дети стали более терпимыми в отношении особенностей человека — половой принадлежности, политических взглядов, физических способностей. В шестом классе, где я веду занятия, учится мальчик, который сильно заикается. Ещё три года назад в типичном шестом классе такого мальчика бы засмеяли. Но сейчас одноклассники, когда он заикается, его поддерживают: «Лёша, не волнуйся, всё хорошо. Григорий Андреевич, сейчас Лёша успокоится и всё сделает». И Лёша перестаёт заикаться. В моё время такое невозможно было представить.
Одновременно они стали очень полярными. В классе из 24 человек никто не похож на другого. Объединить их в группы можно только по возрастному признаку или тем же кроссовкам, которые они всё равно носят в школу, несмотря на то что это запрещено. Мы с ними воюем из-за этого, но это и хорошо: так дети учатся аргументированно отстаивать свою позицию.
Я читал на «Меле» блог педагога, который называл историческое образование бесполезным. Мне кажется, ему просто нужно время, чтобы найти себя в профессии. Я тоже прошёл через этот кризис. История — фундаментальная наука, и, если человек решился идти на истфак, он должен себе в этом отдавать отчёт.
Вместе с тем история — это огромный творческий ресурс. Вместе с учениками мы запускали в Химках социальные проекты — анализировали проблемы местного сообщества. На примере конкретного подъезда, двора, нашей школы мы рассказывали историю своей семьи и жителей города. В этом подъезде жила моя бабушка, и через неё его история становится моей, поэтому я не сорю в нём.
Можно пойти более сложным путём и через историю архитектуры и урбанистики проследить, как появились такие подъезды. По итогам проекта мы написали обращение к главе города, и те подъезды покрасили. После этого я не могу согласиться, что история — не прикладная наука. Просто урок — не всё, чем стоит ограничиваться школьному учителю истории.