Картины Сая Твомбли часто вызывают у публики комментарии вроде «Да мой пятилетний сын рисует лучше». Незамысловатые каракули с пафосным названием, взятым из мифологии, заставляют зрителя чувствовать себя обманутым и растерянным. Лучший совет в таком случае — представить, что Сай Твомбли и есть пятилетний сын, но не обескураженного посетителя музея, а всей европейской цивилизации.
Все дороги ведут в Рим
Сай Твомбли родился в 1928 году в Лексингтоне, штат Виргиния. В 1950-х он знакомится с Робертом Раушенбергом и по его наставлению едет учиться в колледж Блэк Маунтин в Северной Каролине — Мекку авангардистов-экспериментаторов. Спасаясь от нацистов, туда переезжают преподаватели школы Баухаус, а музыкант Джон Кейдж и хореограф Мерс Каннингем создают там свои первые совместные перформансы. В колледже Твомбли слушает лекции абстрактных экспрессионистов Франца Клайна и Роберта Мазервелла. Ранние работы Твомбли напоминают полотна старших товарищей.
В 1952 году Сай Твомбли отправляется с Раушенбергом в евротур. Выходца из Нового Света больше всего поражает своими руинами Рим. Античность здесь не исчезала — она буквально лежит под ногами. Твомбли настолько впечатляется наследием Рима, что переезжает, женится на итальянской художнице Тате Франкетти и творит здесь всю жизнь. Умереть он тоже предпочел в Вечном городе.
Колониальную архитектуру юга Америки Твомбли вспоминал с нежностью и ностальгией экспата. «Виргиния — отличное начало для знакомства с Италией», — говорил художник. Любовь к эху античности Твомбли воплотил в скульптуре: найденные объекты он покрывал белой краской, сравнивая их с деревянными виргинскими колоннами, имитирующими мрамор. По словам художника, белая краска стала его мрамором.
Архаические граффити
Работы Сая Твомбли, как и ссылавшегося на него Жана-Мишеля Баския, нередко сравнивают с граффити-культурой в ее современном понимании.
Поначалу Твомбли и правда рисует часто встречающиеся в уличном граффити фаллосы, воплощающие все аморальное и непристойное, протест и агрессию. Но эта фаза у него прошла. Как и авторов уличных рисунков, Твомбли интересует формальная составляющая букв, каллиграфия безотносительно значения.
Художник все же черпает вдохновение из архаических граффити — первой формы письменности в истории, а значит, первого свидетельства образного мышления человека. Твомбли переносит эти доказательства на холст, обращая взор искусства к началу своего существования, к примитивности и первобытности.
Как и авторов уличных рисунков, Твомбли интересует формальная составляющая букв, каллиграфия безотносительно значения.
Письмо как акт
Чаще всего каракули Сая Твомбли вообще не вычленяются в буквы, а выглядят так, словно кто-то расписывал ручку. Это письмо, еще не ставшее текстом, но и не стремящееся им стать. Его жест самодостаточен, что отличает картины Твомбли от детских рисунков. Дети стараются подражать взрослым, стремятся вывести очертания нового для них мира как можно более правдоподобно. Манера же Твомбли — непринужденная и легкая, в ней отсутствует нажим и агрессивное стремление продавить холст. Он ставит процесс выше результата.
Заинтересованность Твомбли в письме как акте делает его творчество созвучным философским идеям структурализма и постструктурализма, вращающимся вокруг лингвистики. Британский философ Джон Остин в 1950-х годах разрабатывает теорию перформативных речевых высказываний. Перформативы — это речевые акты, способные своим существованием влиять на реальность, а не просто описывать ее. Классическим примером является брачная церемония, когда партнеры говорят «да» друг другу, приобретая новую социальную роль путем высказывания. Имитируя письмо, Сай Твомбли указывает на его перформативность, то есть самоценность данного действия.
Вечный миф
По Джону Остину, перформативом также является акт присвоения имени. Работы Сая Твомбли можно назвать абстрактными лишь формально, так как название каждой отсылает к античной мифологии. Как только мы слышим название и знакомимся с сюжетом, случайные линии превращаются в неуловимые фигуры, приобретают смысл и форму. «Леда и лебедь», «Афинская школа», «Пан» — очертания мифа появляются перед нами наподобие теней, образов, очищенных от конкретности.
Трагичность мифологических сюжетов сглаживается абстрактным характером изображения. Детскость рисунка, орфографические ошибки, аляповатость делают мифы похожими на бескровные сказки. Они все еще с нами — мы можем читать их на стенах Платоновой пещеры.
Детскость рисунка, орфографические ошибки, аляповатость делают мифы похожими на бескровные сказки.