Психолог Катерина Мурашова о неожиданных результатах одного школьного эксперимента.
Женщина аккуратно, без вычурности одета, у нее четко артикулированная речь — похоже на телевизионных дикторов советских времен, и очень скупые жесты.
— Я пришла к вам без ребенка, но прошу вашего согласия поговорить со мной о нем.
— Да, разумеется, это совершенно нормально, ко мне часто приходят родители без детей. Как зовут вашего ребенка?
— У меня нет ребенка. То есть у меня есть дочь, но она уже взрослая и живет в Москве, отдельно от нас.
— Проблема у внука?
— Нет, внуков у меня пока нет.
Я была обескуражена. Племянники? Дети мужа от предыдущих браков?
— Поясните, о каком ребенке идет речь, — попросила я.
— Я учитель в гимназии. Преподаю русский и литературу. Речь пойдет об одном из учеников класса, в котором я являюсь классным руководителем.
Она назвала случайно известную мне, сравнительно давно существующую и очень дорогую частную гимназию, где учатся дети обеспеченных родителей, которые почему-то не смогли учиться в престижных государственных школах (все-таки именно туда у нас в Питере до сих пор стараются отдать детей «из хороших семей»). Этих детей привозят-увозят на машинах с шоферами, постоянно развлекают, все их материальные потребности удовлетворяются более чем с избытком. Понятно, что проблем от всего этого, личностных и социальных, возникает масса, но что может сделать с ними учительница русского и литературы?
— У этого ребенка нет никаких проблем.
— Простите, ничего не понимаю.
— Мне даже неловко говорить…
Тут у меня возникло совершенно дикое уже предположение, что эта женщина средних лет влюбилась в одного из своих учеников, и я твердо решила перестать гадать:
— Но вам придется сказать, потому что иначе мы с вами никуда не продвинемся.
— Да, конечно. С ребенком все в порядке. Проблемы, если их можно так назвать, возникают у нашего педагогического коллектива, и вот — я пришла с вами посоветоваться. Если совсем честно, то нам хочется от ребенка избавиться, но это в сложившихся обстоятельствах вроде как невозможно.
— Богатый папаша — главный спонсор гимназии? — не без язвительности поинтересовалась я, забыв о собственном решении, принятом две минуты назад.
— Все наоборот! — сказала моя посетительница и с учительской педантичностью уточнила: — Вот прямо на сто восемьдесят градусов наоборот.
История, которую она рассказала дальше, показалась мне весьма забавной.
Несколько лет назад коллектив гимназии и ее как бы попечители приняли волевое гуманитарное решение: а давайте мы возьмем талантливого ребенка из бедной семьи и будем учить его в нашей прекрасной дорогущей гимназии бесплатно. Это будет очень красиво, улучшит наши показатели по всем возможным социальным пунктам, ну и ребенку и его семье заодно поможем. К тому же это традиционно (гимназию свою они считают гуманитарной, немного православной и даже немного монархической): в Российской империи во всех практически гимназиях были бесплатные способные ученики «из низов».
Благородное решение одобрили практически единодушно. Одновременно все понимали: всё хорошо в меру — в гимназию вовсе не собирались брать ребенка из детского дома. Поискали, нашли очень подходящий вариант: мальчишка-четвероклассник занял второе место на городской олимпиаде по русскому языку и в том же году получил диплом на олимпиаде по окружающему миру. Семья живет сравнительно недалеко, от гимназии всего три остановки на автобусе. Потомственные ленинградцы. Мать — библиотекарь, отец был военным инженером, умер от инфаркта четыре года назад. Живут очень бедно. Поговорили приватно с учительницей мальчика, которая знает его уже четыре года. Она, когда поняла, о чем речь, даже расплакалась: «Господи, спасибо, да как же я за него рада! Он очень, очень способный и хороший мальчик, и семья хорошая. Спасибо вам огромное, вот от такого прям снова в людей верить начинаешь!»
Практически идеальный кандидат. Берем? Ну конечно берем.
Единственный обеспокоенный человек — гимназический психолог: коллеги, но у нас ведь тут очень-очень богатые ребята учатся. Они дорого одеты, у них гаджеты эти всякие. Или вот, допустим, кто-нибудь из них его в гости пригласит? В трехэтажный особняк с бассейном и бильярдом в подвале. Не будет ли у бедного ребенка от всего этого психологической травмы?
Но все уже воодушевились и от психолога отмахивались: в гости наши ученики друг друга почти не зовут, им некогда и незачем. А что касается одежды и вещей — ну так у нас, во-первых, гимназическая форма, а во-вторых, тут же все с самого начала ясно, а мальчишка точно не дурак, да и телевизор наверняка смотрит, а значит, знает, что люди по-разному живут.
— Что ж, психолог в итоге оказался прав? Парень закомплексовал и озверел?
— Даже и близко ничего подобного.
В пятый класс Яша пошел в новую школу. Адаптировался быстро. Знания у него отличные, схватывает на лету. В классе 12 человек (в его прошлом было 34) — считай, индивидуальный подход. Психолог за Яшей, конечно, присматривал. В конце первого триместра спросил: как тебе тут учиться?
— Просто офигенно интересно! — радостно ответил Яша. – Столько всего нового и забавного.
Одноклассники тоже приняли Яшу хорошо. Все они были слегка сонные и инфантильные, но в общем-то дружелюбно настроенные, так как мир никогда от них ничего особо не требовал и не делал им никаких гадостей. Яша завороженно, буквально открыв рот, разглядывал их гаджеты и кроссовки, внимательно и терпеливо слушал их косноязычные рассказы о поездках за границу. Расспрашивал о деталях их жизни. Одноклассникам Яшин интерес льстил (друг к другу они привыкли и друг другом почти не интересовались). Сразу несколько детей сказали родителям: я бы хотел Яшу к нам домой позвать. Лучше с ночевкой.
Самая ответственная мать (сама когда-то приехала из Череповца на конкурс моделей) посоветовалась с психологом: можно ли звать? Ребенку не повредит? Психолог вздохнул и разрешил: зовите!
Яша восхищался, прыгал от восторга и хлопал в ладоши:
— Вот это все твое?! И ты когда хочешь, можешь там плавать?! А вот это что — такой огромный телевизор?! А это — крокодил твоего папы?! А это его машина?! А он правда давал тебе порулить? И мне даст? Если шофер разрешит? Ну давай тогда его в другой раз попросим. Пожалуйста-пожалуйста!
К конце пятого класса семь из восьми классных мальчиков говорили: Яша — мой друг. Три девочки смотрели на Яшу искоса, но с интересом.
По просьбе-умолению одного из мальчиков его родители уже на первые осенние каникулы взяли Яшу в Прагу. Мать была против, но отец настоял: с этим мальчиком и наш пободрее кажется. В Праге Яша взял у мальчика гаджет, а у его родителей машину с шофером и за три дня сделал фотоподборку «Красные крыши», которая потом заняла третье место на каком-то сетевом международном фотоконкурсе (авторами считались Яша и мальчик вместе, ведь они и вправду вместе везде ездили).
Потом очень быстро Яша переоделся — одноклассники отдавали ему все старое, но почти неношенное. Обзавелся тремя гаджетами не самой новой модели. Оказалось, что Яша умеет делать чудесные, задорные психологические фотопортреты. Три девочки поколебались, но в конце концов нехотя признали: это не как фотосессии с родителями и селфи на фоне достопримечательностей — это живое. Яша предложил делать стенгазету про классную жизнь — его мама научила. Все поддержали. Дружно начали, но навыка нет — перессорились вдрызг. Яша решил: редколлегия три человека два месяца. Потом меняемся. Посмотрим, у кого лучше. Все согласились. То, что Яша остается «на все время», даже не обсуждалось. Один папа предложил дочери, когда пришла ее очередь, нанять в помощь журналиста-профессионала. Яша хохотал: «Как ты не понимаешь? Это же тогда не твоя газета будет, а его!»
Еще в пяти классах школы появились такие газеты. Три умерли через два месяца. В одном редколлегию возглавил учитель. Еще из одного пришла делегация из пяти девочек к Яше: «Ты можешь нам помочь?» — «Не вопрос! Конечно, помогу», — ответил Яша. Все три девочки-одноклассницы обиделись и три дня с Яшей не разговаривали.
* * *
— В каком классе Яша сейчас?
— В восьмом.
— И что же случилось? Почему вы хотите от него избавиться?
Учительница опустила голову. Помолчала. Я ждала.
— На фоне наших он слишком живой. Это уже всем заметно. И всех как-то не по-хорошему тревожит. Почти у всех его одноклассников нет никакой мотивации к учебе. Совсем никакой, понимаете? Концентрация внимания у них — не больше 15 минут. Они не читают ничего, кроме своей френд-ленты. Мы, педагоги, конечно, всячески пытаемся их заинтересовать, но должны честно признать — вчистую проигрываем почти бессмысленному серфингу в интернете. Зачем им напрягаться? Для них уже готовы места в институтах, и родительских денег им хватит на всю их жизнь. И они это знают. Они все хотят быть успешными блогерами или шоуменами, но им совершенно нечего сказать и даже показать миру, кроме того, что опять же куплено на деньги их родителей. Они незлые, неглупые, но все очень вялые. Понимаете, у нас есть дети из выпускных классов, которые никогда не бывали в метро… А Яша зубами хватается за любое новое знание. На уроках все время задает вопросы, приносит какие-то задачи, информацию, просит что-то объяснить. Он много читает, побеждает на олимпиадах, раздает какие-то листовки, чтобы заработать, был сторонником Навального, но потом разочаровался в нем, свободно ездит по всему городу, навещает старую бабушку в поселке Сосново, колет ей дрова, вскапывает огород. В этом году он написал работу на олимпиаду по истории и обществознанию: «Социальные проблемы на Филиппинах — взгляд современных англоязычных СМИ и филиппинских домработниц, живущих в России (Санкт-Петербург). Сравнительный анализ».
Я не смогла удержаться от восхищенного хихиканья, но учительница лишь грустно улыбнулась:
— Мы все ее читали — это хорошая основа для магистерской диссертации. Один отец (филиппинская няня его младшей дочки была одним из основных информаторов Яши при написании этой работы) напрямую спросил меня как классного руководителя: что мы все — родители и педагоги — делаем не так? Вы специалисты высокого уровня, мы платим за образование наших детей огромные деньги, создаем им все условия — почему такой странный результат?
После этого мы в учительской сели, поговорили и поняли, что зашли в тупик. С одной стороны, от Яши надо избавляться, а с другой стороны — для этого нет ни одного повода. Ему у нас хорошо и безусловно удобно. Он ни разу ничего не нарушил.
— Вы хотите сохранить лицо?
— Да, конечно.
Я задумалась. Одна из ситуаций, в которых «никто не виноват и всех жалко».
«Слишком живой» и изначально талантливый Яша, который уже давно прекрасно понимает, что в жизни ему придется «пробиваться» самому, на все сто процентов использует случайно доставшиеся ему возможности дорогой гимназии. А для его одноклассников это все «само собой» и «всегда так было и будет» — зачем напрягаться? Яша векторно направлен во взросление, в самостоятельную жизнь, где не будет поблажек и поддержек, где придется думать, анализировать, обобщать, сражаться. А его одноклассникам в общем-то не к чему стремиться — у них и так все есть. Какая у них мотивация к взрослению? И понятно беспокойство работодателя филиппинской няни: почему эту работу не написал мой сын? Потому что он просто не Яша и менее талантлив или тут есть что-то еще? И понятна тревога и растерянность учителей: мы же честно работаем за свою хорошую зарплату и честно пытаемся заинтересовать своих учеников…
Противоречие налицо, и оно уже вот-вот начнет отражаться на Яше. Значит, пришло время двигаться дальше. Но куда?
Я вспомнила одного своего однокурсника по университету, парня из какого-то небольшого города в средней России, на которого, судя по описанию, Яша был очень похож. В восьмом классе он был победителем всесоюзной олимпиады по биологии, прошел конкурс, поступил в интернат при ЛГУ, там жил и учился и оттуда же поступил на биофак.
— А интернат при ЛГУ еще жив? — спросила я наконец.
Женщина несколько секунд молчала, соображая, потом медленно кивнула.
— Вот честный выход, решающий сразу все ваши проблемы. Вы требуете конфиденциальности и говорите Яше и потом отдельно его маме: ты перерос нашу гимназию. Чтобы двигаться вперед, развиваться, твоим мозгам нужна питательная среда другого сорта. Мы подготовим тебя и поможем всеми нашими силами, но в девятый класс ты пойдешь не сюда, а в гимназию при Петербургском университете. Он сможет поступить? Если я правильно помню, там естественно-научный цикл, а Яша — явный гуманитарий.
Женщина задумалась.
— Полагаю, он может воспринять это как вызов своим возможностям и откликнуться. Но ему же все равно будет обидно?
— Вы разве еще не поняли? Яша еще в пятом классе прекрасно умел выворачивать свои обиды наизнанку — неловко становилось вовсе не ему, а тому, у кого были лишние гаджеты, кроссовки и крокодилы.
— Вы думаете, он уже тогда понимал?
— Ребенок с таким интеллектом? Да я вас умоляю. Он и сейчас использует ситуацию на все сто, вот увидите.
— Мы попробуем. Но если он откажется, мы ведь не сможем его выгнать?
— Конечно, не сможете, — уверенно сказала я (это все, что я могла сделать для Яши). — Ведь это будет вашим моральным и даже профессиональным крахом. Давайте вот что — вы мне потом позвоните и скажете, как он отреагировал, ладно?
— Да, конечно.
* * *
Она позвонила только через неделю (надо думать, всю неделю они там собирались с духом).
— О, слава богу, он очень спокойно отреагировал.
— Но как же конкретно?
— Он сказал: ну что ж, вечной халявы не бывает. Спасибо вам за все. А когда я начну дополнительно математикой заниматься? Сегодня уже поздно?