Десять цитат из «Великой дидактики» Яна Амоса Коменского, которые звучат, как приговор существующей системе образования.
Ян Амос Коменский, протестантский священник, чех по национальности, начал писать свою «Дидактику», позже названную «великой», еще в 1628 году на чешском языке в польском Лешно, а опубликовал только в 1658 на латыни в голландском Амстердаме. За эти 30 лет, пережив две войны и резню протестантов, Коменский создал образовательные системы Швеции и Венгрии, изобрел новый метод изучения иностранных языков, создал первое иллюстрированное учебное пособие, составил первый сборник школьных пьес и написал первый учебник для семейного обучения.
Но всё же делом его жизни стало переизобретение школы, освобождение ее от начетничества, ханжества и бессистемной зубрежки. «Руководящей основой нашей дидактики пусть будет исследование и открытие метода, при котором учащие меньше бы учили, учащиеся больше бы учились; в школах было бы меньше одурения, напрасного труда, а больше досуга, радостей и основательного успеха...»
Впервые открыв «Великую дидактику», я испытал настоящий шок. Не этого я ожидал от признанного «мэтра» классно-урочной системы. Судите сами.
Пыткой является для юношества:
Если его заставляют ежедневно заниматься по шести, семи, восьми часов классными занятиями и упражнениями да, кроме того, несколько часов дома.
Если оно бывает переобременено до обморока и до умственного расстройства диктантами, составлением упражнений и заучиванием наизусть чрезвычайно больших отрывков.
Совершенно неразумен тот, кто считает необходимым учить детей не в той мере, в какой они могут усваивать, а в какой только сам он желает. Нужно помогать способностям, а не подавлять их!
Воспитатель юношества, так же как и врач, является только помощником природы, а не ее господином.
Ничего нельзя заставлять заучивать, кроме того, что хорошо понято. И также ничего нельзя требовать от памяти ребенка, кроме того, что, судя по несомненным признакам, он усвоил.
Все, что ученики должны выучить, нужно преподать им и изложить так ясно, чтобы они знали это как свои пять пальцев.
Ты облегчишь ученику усвоение, если во всем, чему бы его ни учил, покажешь, какую это приносит повседневную пользу в общежитии.
Иначе, что бы ты ни рассказал, все будет представляться детям каким-то чудовищем с того света. Не доведенный до понимания того, существует ли это в природе и в порядке ли это вещей, ребенок скорее будет верить, чем знать.
Но если ты покажешь назначение всякой вещи, ты действительно обеспечишь его подлинным знанием и умением действовать.
Было бы бесконечно скучным, растянутым и запутанным делом, если бы кто-либо пожелал изучать специальные подробности (например, все отличительные особенности трав и животных, работы ремесленников, названия инструментов и т. п.)
В школах было бы совершенно достаточным осветить полно и основательно роды вещей; остальное при случае само придет в голову.
Ни у кого образование не является целостной совокупностью знаний, которые друг друга поддерживают, подкрепляют и обогащают, но заключает в себе — кусок отсюда, кусок оттуда — нечто такое, что нигде достаточно не связано и не приносит никакого основательного плода.
Нужно учить так, чтобы люди, насколько это возможно, приобретали знания не из книг, но из неба и земли, из дубов и буков, т. е. знали и изучали самые вещи, а не чужие только наблюдения и свидетельства о вещах.
Более, чем науками, нужно заниматься искусствами.
Тому, что следует выполнять, нужно учиться на деле. Никто и никогда не приобретал уменья владеть языком или каким-либо искусством при помощи одних только правил; обычно это приобретается путем практики, даже без всяких правил.
Метод должен разумно сочетать приятное с полезным.
Кроме того, чтобы способности пробуждались самим методом, необходимо его разумно оживлять и делать приятным именно так, чтобы всё, как бы оно ни было серьезно, преподавалось дружеским и приятным образом в форме бесед, состязаний, разгадывания загадок или в форме притч или басен.
Было бы замечательным, если для отдыха ума придумывались такие игры, которые живо представили бы серьезные стороны жизни и этим уже развивали бы у юношества некоторые склонности к ним.
Следовательно, нужно учить только тому, в чем есть очевидная польза.
Кому нужны пустяки? Какой смысл изучать то, знание чего не принесет пользы, а незнание не принесет вреда, и от чего в дальнейшем придется отучиваться или что придется среди занятий забывать? Нам есть чем заполнить свою короткую жизнь.
Следует все изучать не для школы, а для жизни, чтобы ничто по выходе из школы не улетало на ветер.
Нет, никогда не был Ян Амос Коменский единомышленником чиновников от образования. Не мог стать таким человек, написавший: «При воспитании юношества применялся столь суровый метод, что школы превратились в пугало для детей и в места истязания для умов».
Он был гуманистом, новатором, реформатором, как Шаталов, как Амонашвили, как все те, кто видят главным творцом школы ребенка, а не учителя, не учебник и не Министерство образования.
Классно-урочная система была до Коменского и пережила его, присвоив себе его имя и авторитет, — точно так же, как переживала и переваривала всех других новаторов до и после Коменского.
Так что — никаких реформ. Только новое образование вне классно-урочных стандартов может вернуть школе смысл и статус.
А иначе — она переварит и нас, уважаемые реформаторы.
АлексейГреков
вице-президент Тьюторской ассоциации Украины, соучредитель столичной Частной школы «Афины» .