Два с половиной года назад Юлия Савицкая вместе с мужем и трёхлетней дочерью Дженни переехали из Москвы в Нью-Йорк. Правда, к тому времени их дочь-билингв уже неплохо говорила на двух языках: русском и английском. И всё это не без помощи свинки Пеппы.
Когда мне было 3,5 года, родители отвели меня на первый урок английского языка. Это одно из моих самых ранних воспоминаний: зима, темнота, мы с мамой подходим к подъезду ныне снесённой пятиэтажки, и мама спрашивает, не потеряла ли я свою кошечку. На первое занятие надо было принести игрушечную кошку или собаку. В тот день мы узнали первые английские слова, узнали про артикли и получили новые имена: я стала Джулией, мальчик Петя превратился в Питера, а девочка Маша — в Мэри. Я ходила на эти уроки до первого класса. Помню интересные игры, в которые мы играли, и аудиокассеты с новыми словами, которые учитель надиктовывала, а родители переписывали на магнитофоне.
Я не стала билингвом, но английский всегда был моим сильным местом. Грамматические конструкции казались естественными, артикли сами собой вставали на нужные места, домашние задания делались за пять минут. По-настоящему оценить, что сделали для меня родители, я смогла только во взрослой жизни. Знание английского языка, пусть не само по себе, а в сочетании с другими навыками, действительно открывало разные двери. Я была уверена: когда у меня появятся дети, они начнут учить английский не с трёх лет, а с младенчества.
Так, в общем-то, и получилось: моя дочь родилась в Нью-Йорке. Когда она начала говорить, мы жили между США и Россией, но больше времени проводили в Москве. К двум годам выяснилось, что ребёнок прекрасно отличает английский от русского и может определить, на каком языке книга, которую я достала с полки, но… не хочет никакого английского. «Ба ики, ба ики, » — возмущенно вопила девочка с нерусским именем Дженнифер, требуя говорить по-русски. Тогда же мне в руки попалась книжка The Bilingual Edge. После многостраничных рассуждений о преимуществах двуязычности я всё-таки нашла нужный совет. «Привязать» английский язык к какому-нибудь персонажу, желательно такому, чтобы с ним были и книги, и мультфильмы, и игры.
Так в жизни нашей семьи появилась свинка Пеппа. Я до сих пор считаю, что этот мультфильм просто идеален для тех родителей, которые хотят создать дома англоязычную среду. Простые слова, бытовая лексика, ситуации, которые в той или иной форме повторяются в жизни любого ребёнка — закреплять знания было очень просто.
Уже через пару недель Дженнифер месила резиновыми сапогами московскую грязь и повторяла «muddy puddles, muddy puddles». Я не думаю, что пассивный просмотр мультфильмов сам по себе дал бы заметные результаты, но как минимум английский дочери теперь нравился.
Очень скоро мы совсем переехали в США. Никакой языковой адаптации Дженни не потребовалось: американские сверстники на детских площадках не только прекрасно её понимали, но и сами обожали британский мультик про семейство свиней на тонких ножках.
Казалось бы, для детей, которые живут здесь, вполне естественно говорить на английском, но на деле всё не совсем так. Многие семьи не учат детей языку, пока те не пойдут в школу (это может быть 4-6 лет, как решат родители). Для слабо владеющих английским в государственных школах существуют специальные классы, в которых детей постепенно подтягивают до нужного уровня, но так, чтобы они при этом не отставали от общей программы. Я не раз слышала от взрослых знакомых, приехавших в США подростками, что в старшей школе учиться в таком классе не очень-то приятно: можно столкнуться с насмешками и даже буллингом. Если при записи в школу родители сказали, что в семье говорят на каком-то ещё языке кроме английского, ребёнка обязательно должны протестировать и решить, в какой класс его определить.
В четыре года Дженни прошла этот тест — ей не понадобилась специальная программа. Примерно половина детей в её классе — билингвы, а некоторые разговаривают и на трёх-четырёх языках. Испанский, иврит, китайский, фарси, французский, японский — чего только не услышишь, но между собой дети общаются на английском, и именно на этом языке учатся читать и писать.
А что с русским? По-русски Дженни говорит свободно и даже замысловато — слишком много слушает взрослые разговоры. Она делает такие же забавные ошибки, как её ровесники в России — нет смысла пересказывать, всё это подробно описал Корней Чуковский. В ответ на вопрос о том, на каком языке она думает, Дженни пускается в пространные объяснения.
Например, про мультик о принцессе Софии или игры с друзьями она думает на английском, а когда про Чебурашку или про то, куда мы пойдем в выходные, — на русском
Она не смешивает языки, но иногда в её русской речи проскальзывают кальки с английского. Вместо «эта штука» она говорит «эта вещь», вместо «откуда ты знаешь?» спрашивает «как ты знаешь?». Английские слова появляются в её русской речи очень редко — только если нет точного перевода. Вот как перевести одним словом прилагательное «squishy»?
К сожалению, пока она не читает на русском, и я боюсь её учить: не хочу перегрузить. В вышеупомянутой книге The Bilingual Edge есть целая глава, посвящённая сохранению второстепенного языка, и из неё понятно, что мне ещё придется столкнуться со многими трудностями, с которыми свинка Пеппа преодолевать уже не поможет. Я знаю, что её русский язык — целиком наша с мужем ответственность. Она будет знать только то, чему мы ей поможем научиться.
В конце концов, в оторванности от русскоязычной среды есть и плюсы: самое страшное ругательство, которое знает Дженни в пять лет, — «какашка».